Выкрашенные пурпурной краской ворота, слишком яркие в туманной серости, открываются, и нам на встречу выходит пожилая женщина в пестром синем халате и потрепанном платке:
- Здравствуйте, Лида.
- Как хорошо, что вы приехали! Заходите, я как раз пироги поставила.
За воротами небольшой двор и традиционный для любого осетинского дома навес. Сам дом старый, даже древний, сложенный из массивных гранитных глыб. Со временем хозяева пристраивали к дому одну кирпичную пристройку за другой, навесы обрастали временными стенами, временные стены становились постоянными - дом разрастался вширь. Но зимой все обитатели горского жилища собрались в маленькой кухоньке — душной и жаркой от натопленной дровяной печи.
- Вот такая горская жизнь, неприглядная, - весело говорит Лида, заталкивая полено в печку, - Газа нет, и вряд ли когда-нибудь будет, трансформатора нет, поэтому к нам ток еле доходит, домашнего телефона нет...
Лежащий у окна мобильник звонком прерывает рассказ старушки. На звонке у Лиды «Еван полька», та самая, которой болел интернет лет шесть назад. Женщина вытирает белые от муки руки о фартук и отвечает на звонок. Уже через пару минут она снова у пышущей жаром плиты месит тесто.
- Чем живем? Работаем с утра до ночи, дня не хватает. Скотину держим, сыр делаем. У меня сыр хороший, все хвалят, специально сюда ездят у меня сыр покупать. Тут рядом дача у одного ГАИшника, он только у меня сыр берет. Своим друзьям рассказал, теперь его друзья, то ли менты, то ли бандиты, тоже сыр только у меня берут... Приехали бы вы на пару месяцев позже, я бы вам правильные уалибахи с правильным сыром испекла, а это так, лепешки — сыр сильно долго в рассоле лежал, не тот уже... Если купить что-то надо, то ходим в Фазикау. Если там нет, то в город.
Фазикау - крупное село ниже по ущелью, в километре от Какадура. Городом здесь принято называть Владикавказ. Автобус туда уходит утром из того же Фазикау и возвращается под вечер. Еще сто лет назад в Какадур было больше ста дворов. Статистические сводки сухо констатирую факты: до 1946 года — 30 дворов, к 1966 году — 9 дворов. Сегодня в затянутом туманом Какадуре живет всего пять семей
- Мне бабушка рассказывала — люди от тяжелой горской жизни бегут на равнину. Там всё просто, работать не надо. Если надо что-то - пошел и купил. Здесь работы нет, делать нечего, вот молодежь на равнину и бежит. Я как-то слышала, что проводили какую-то программу «Горы Осетии» - хотели молодежь в горы вернуть. Никто не вернулся, только деньги прожрали... Остаются только одни старики, которые только такую жизнь и знают. Мне если что-то надо, то приходится в долину ходить. Утром выхожу, к семи вечера возвращаюсь. Я ведь только такую жизнь и видела. Совсем молодая девчонка была, не знала, что такое любовь. Да и сейчас не знаю... Исполнилось мне семнадцать лет, на следующий же день Майрам меня украл, дурак старый. Сорок пять лет уже с ним живем...
Старик Майрам, небритый с морщинистым лицом горец в хрестоматийной кепке-аэродроме сидит неподалеку и занимается своими делами. Несколько лет у Майрама случился инсульт, так что движется он теперь рывками, а разговаривает с трудом — что говорит по-осетински не понятно, по-русски вообще не понятно. Майрам поворачивается ко мне и неразборчиво что-то говорит то ли по-русски, то ли по-осетински. Я глупо улыбаюсь и пожимаю плечами. Майрама этот ответ, похоже, полностью устраивает, и он возвращается к своим делам. Лида глядит на мужа с доброй улыбкой, но потом возвращается к печии пирогам. Горянка ставит на печку чугунную сковороду, окунает гусиное перо в подсолнечное масло и смазывает сковороду.
- Думаешь, я не пыталась уехать? Мы с моим стариком ездили в Тбилиси, в Баку, в Ленинград — как там красиво. Да хоть бы не туда, хоть бы на равнину. До скандала доходило, но Майрам отсюда никуда не сдвинется, он в эти горы врос. А где он, там и я. Да и ездила я, пока сын был жив. Как сына не стало — зачем ездить...
Лида с Майрамом усыновили трех мальчиков. Один совсем вырос и уехал жить на равнину, куда-то в Россию. Здесь так принято говорить про все, что не Осетия. Второй работает неподалеку — прорубает новый тоннель в обход разрушенной сходом ледника Колка дороги. Самый младший Игнат живет здесь, смотрит мультики про Джеки Чана и отказывается делать уроки — в общем ведет себя как обычный ученик шестого класса. Правда, большинству учеников шестого класса не приходится каждый учебный день через горы в соседнее село. Сейчас с Игнатом в одном классе учится еще три человека. Власти подумывают школу закрыть. Есть, правда, у Лиды с Майрамом еще родная дочь, но она не просто в России, она где-то в Москве, а это совсем далеко, почти в другом мире. А в ее мире старик Майрам, горы, непослушный Игнат и шкворчащие маслом пироги.
- Когда жить легче — сейчас или в советское время?
- Конечно сейчас! В советское время горская жизнь была труднее — не давали скотину держать, траву косить. Накосил два снопа — один совхозу отдай, скотину совхозу отдай. Скот в лесу прятали. Потом свобода пришла — коси сколько угодно, скотину держи, сколько сможешь. У нас, правда, всей скотины пять голов - нам больше не нужно, с этими бы управиться. Только сейчас люди стали как-то мрачнее, замкнутые какие-то. Соседка моя — Мадинка. Я с ней очень хорошо отношусь, она со мной — не очень. Я ей говорю: «Мадина, хоть бы раз ко мне пришла , покричала бы через двор, в ворота подолбила». Не приходит, не кричит... Почему так? Спасибо, что вы приехали — для нас это разнообразие в жизни хотя бы какое-то...
- А вас сфотографировать можно?
- Можно. Где вы эти фотографии будете показывать, меня всё равно никто не знает, - и Лида заливается звонким добрым смехом, - Да что мы тут сидим, угаром дышим?! Пироги уже готовы!
Есть неправильные пироги с неправильным сыром мы выходим на прохладную веранду. Горячие пироги оказываются невероятно вкусными. Такими же вкусными, как свежий хлеб и малиновое варенье.
- А в ясную погоду тут такой вид открывается - горы, долина...
Горы за окном затянуты непроглядным туманом. Но это не так уж и важно.
Комментарии