Ирвин Пенн - последний классик

В Нью-Йорке в возрасте 92 лет умер Ирвин Пенн — легендарный фотограф. XX века, внесший колоссальный вклад не только в канон фэшн-съемки, но и в наши представления о том, что такое фотография. Его самые знаменитые портреты, а также ряд ранее не показывавшихся работ можно будет увидеть на выставке в лондонской Национальной портретной галерее.

Текст: Виктория Мусвик. Фото: Ирвин Пенн

Они уходят друг за другом. Он ушел последним

Сначала, в январе 2004-го, погиб Хельмут Ньютон: разбился на кадиллаке неподалеку от голливудского Сансет-бульвара. Затем, в октябре 2004-го, прямо во время съемок избирательной кампании для «Нью-Йоркера» — фотограф, чье имя всегда упоминалось рядом с именем Пенна, его вечный соперник-двойник Ричард Аведон. Можно еще вспомнить, что в августе того же, ставшего трагическим для мировой фотографии 2004 года ушел Анри Картье-Брессон. Теперь, пять лет спустя, мы потеряли Ирвина Пенна.

Пенна называют одним из создателей модной фотографии XX века. Он был — и это безусловно — богат, знаменит и обласкан славой. Самые известные работы: портреты, рекламная и фэшн-съемка, иллюстрации к статьям о косметике и еде — были созданы им для журнала Vogue. С ним Пенн сотрудничал более 50 лет. Одних только обложек за его авторством время вышло более 160. Сам стиль жизни этого замкнутого, холодноватого и элегантного человека, женатого на модели Лизе Фонсагривс, одержимо работавшего в своей студии и практически никогда не дававшего интервью, стал символом мира глянцевой фотографии, да и индустрии в целом. И все же Пенн прославился не только как классик фэшн — он внес значительный вклад в существующую в нашей голове странную и якобы естественную конструкцию знания о том, что, собственно, такое «фотография вообще».

Ирвин Пенн родился в 1917 году, окончил знаменитую Philadelphia Museum School of Art, где учился у Алексея Бродовича. Этот корифей дизайна и арт-директор журнала Harper’s Bazaar (кстати, единственный, кому позволял кадрировать свои снимки Картье-Брессон) взял талантливого студента своим ассистентом. Чуть позже его приметил вечный соперник Бродовича — не менее легендарный Алекс Либерман, арт-директор медиаимперии Конде Наста. Пенн, приехавший из Мексики (туда он уехал, чтобы заниматься живописью, в которой благополучно разочаровался), принял его предложение стать дизайнером Vogue, делать обложки и придумывать идеи для штатных воговских фотографов. Но Пенну не понравилось воплощение собственных задумок другими людьми, и тогда он сам взял в руки камеру. Так 1 октября 1943 года на свет появилась обложка Vogue с чем-то вроде натюрморта из самых обычных предметов: большой сумки, шарфа с перчатками, картинки с лимонами и огромным топазом. Эта, казалось бы, простенькая, но выверенная до деталей композиция произвела своего рода революцию в мире глянцевой фотографии.

Чем были для индустрии моды тридцатые и сороковые годы прошлого века, вряд ли необходимо напоминать. Это было время становления самой идеи «глянца» в ее нынешнем, каноническом, забронзовевшем виде. И превращение Vogue из журнала о моде в энциклопедию стиля жизни произошло во многом благодаря минималистским снимкам Пенна. Его превозносили за «классические», черно-белые, лаконичные и отточенные по форме портреты celebrity (Пабло Пикассо, Марселя Дюшана, Марлен Дитрих, Трумана Капоте, Игоря Стравинского и многих-многих других) и столь же изящные, но цветные и яркие натюрморты, и за них же ругали: за «опредмечивание» людей и излишнюю теплоту к неживым предметам. Среди его достижений — создание особой манеры фэшн-съемки: модель при естественном свете, на спокойном сером фоне и без привычного отвлекающего антуража и элементов декора. Но в сущности и многие минусы нынешней фотографии моды, включая ледяной холод, которым веет от многих современных работ, странное неживое пространство, окружающее модель, практически полный разрыв с реальностью и даже сама жесткость «редакционного задания», в котором шаг влево — шаг вправо нещадно карается, — это доведенные до абсурда тенденции, начало которых было положено Пенном на уровне визуального, фотографического языка.

Этим работам часто противопоставляют художественные и этнографические эксперименты Пенна: ню 1947—1950 годов, полные женские тела без голов и стоп, напоминающие древние символы плодородия, и снимки парижских ремесленников начала пятидесятых, отдаленно напоминающие «лица XX века» Августа Зандера (но Зандер, заметим, сделал их раньше). Или, к примеру, танец, который Пенн снимал несколько десятилетий подряд, — от классического балета до разного рода экспериментов Баланчина или американского данс-театра Pilobolus. Но в том-то и дело, что жизнь Пенна не делилась на время для создания шедевров и «жалкое существование» ради куска хлеба в остальные дни и годы. И, пожалуй, даже знаменитые портреты жителей городка Куско в Андах, снятых не в естественном для них окружении, а все на том же сером фоне студии, являются лишь отголосками его «редакционных заданий», напоминающих этюды цветов снимков Лизы Фонсагривс в платьях Баленсьяги и костюме арлекина. А вот пенновские иллюстрации к какой-нибудь статейке о замороженных фруктах или о вреде холестерина смотрятся как настоящие шедевры, их не грех собрать в отдельную книгу и издать с предисловием знаменитого куратора МОМА Джона Шарковски или показать в рамках ретроспектив в вашингтонской Национальной галерее искусства или нью-йоркском музее «Метрополитен». Ведь все эти лягушачьи лапки, сыр камамбер и бифштекс с кровью — оживший авангард. «Высокое искусство» определенной эпохи, выведенное Пенном в массовое сознание и ставшее доступным каждому, подтверждает истинную, демократичную, «современную», связанную одновременно с искусством и с миром вокруг природу фотографии, но и говорит что-то о ее сильнейшем воздействии. В любом случае, старинный спор снимка и рисунка, профессионала и художника — удел посредственностей, а Ирвин Пенн — великий фотограф.

Ощущение, что эпоха завершается, связано, конечно, не только с уходом Пенна. Острое чувство разлома времен для нас, нынешних, очевидно: совсем юные фотографы уже склонны считать его «милой архаикой» или «морально устаревшим гением», в то время как тридцатилетние до сих пор вдохновляются его работами в своей профессиональной деятельности, в съемках для модных журналов или книг о вкусной и здоровой пище. Снимки Пенна кажутся полностью созвучными своему времени и поэтому выходят за его пределы. Статичность людских поз и яркая сочность предметов перекликаются с ригидностью позитивистских схемок и табличек, модернистских рассуждений о «власти машин», напоминают об отчаянных попытках постмодернизма порушить эти построения, не утонув при этом в хаосе. Нынешние авторы вроде Андреаса Гурски или гиперреалистов, столкнувших фотографию со скульптурой, выражают остросовременное уже иначе. Они идут дальше, уходя за пределы XX века, столь нарциссически замкнутого на самом себе, к эпохе возникновения фотографии и вперед в прошлое — ко времени, предшествующему тому, когда мгновение было остановлено, к ренессансным аллегориям, к средневековой эпике. Выясняется, что «фотографии вообще» не существует, что это «живое искусство» все так же реагирует на современность и меняется на наших глазах: фотоизображение становится более подвижным и расплывчато-текучим. Мы снова открываем «цвет в человеке» — в портретах начала XX века, в документальной фотографии Второй мировой и даже вспоминаем о том, что античная скульптура была ведь не белой, а раскрашенной. Тем более ценным становится наследие Ирвина Пенна, напоминающего нам об эпохе, когда мир можно было видеть предельно ясным, а мгновение — остано-вившимся.

Самые знаменитые портреты Ирвина Пенна, а также ряд ранее не показывавшихся работ можно было увидеть на выставке в лондонской Национальной портретной галерее (NPG, Irving Penn. Portraits), а менее известную серию портретов ремесленников — в лос-анджелесском «Гетти-центре» (Getty Center, Small Trades).

Irving Penn’s
Studio in Paris,
Negative: 1950;
Print: April 2000
Copyright:
© 1997 Irving Penn
Medium: Gelatin silver print
Image: 25.2 x 25.7 cm
(9 15/16 x 10 1/8 in.)
Collection: Partial gift of Irving Penn. The J. Paul Getty Museum,
Los Angeles, 2008.1.134