Алиса в зазеркалье

У зеркала нет памяти... Можно пофантазировать, будто оно помнит все наши лица, но, как и мы, не в состоянии их повторить на заказ (ну-ка, сделайте счастливое выражение...).
А зеркало сцены повторяет многое. Мы смотрим сквозь него и видим изображение людей, заглянувших туда раньше, ищем себя в театральном зазеркалье и пугаемся, если находим (или вы в отличие от автора радуетесь?).

Мы в зеркале – отражение себя, пусть и не всегда верное. Пробор не с той стороны, нож в левой руке, вилка в правой... Что ж, говорим, я не Байрон, как все, я другой, и, прикладывая руку к сердцу, которое тоже не на месте, коротко кланяемся своей исключительности в полированном стекле.
А в театре нужны дар и труд, чтобы добиться отражения вилки и сердца слева и чтобы зритель в это поверил. Там реальные люди располагают жизнями ушедшими или теми, что вовсе не были и не будут. Живы актеры – персонажи мертвы. И поэтому в их придуманных судьбах лицедей, как бог, может кое-что изменить по своему таланту и пониманию.
Нам не дано. И поэтому, верно, воспринимаем разбитое зеркало как дурную примету: оно раскалывает тот образ, который мы надеялись исправить при следующем взгляде.
Ну что же, обманемся в другом.
...Сейчас Алиса Фрейндлих догримируется и уйдет из реального мира на подмостки отражать то, чего с ней не было, но что в ней есть. И кого нам повезет узнать в этой женщине с ясными глазами: Дульсинею, Раневскую, Элизу Дулиттл?
Ей можно доверить любые отражения, а самому отправиться в кресла зрительного зала, чтобы смотреть и думать, как сами бы жили в зазеркалье, если бы были так уместны и достоверны в нем, как достоверна и уместна Алиса.
У ежедневного вранья
Крадешь ты правды день.
Тебя светлее тень твоя,
Тебя счастливей тень.
Пусть кому надо – подберет
И должное воздаст.
Она хоть малость и соврет,
Но точно не продаст.
Так написал воздухоплаватель и поэт Винсент Шеремет об актере, забыл о каком.