Изображение – бог, мы все – его рабы.

Я твердо уверена, что будущее фотографии — за независимыми документальными проектами и мультимедийным жанром, проектами на базе Интернета и специально разработанными экспликациями. Это еще — непаханое поле, это сложная и многогранная работа, требующая не только навыков в фотографии, но умения системно мыслить, уделять внимание картинке, звуку, видео, тексту, дизайну и структурной подаче, находить баланс между ними, так же, как между содержанием и визуальным. Я сейчас работаю над этим.

Фото: Ирина Попова.

Зрение иной природы

Вот я иду по эскалатору московского метро. На предпоследних ступенях достаю фотоаппарат, уже настроенный на нужную чувствительность — способную почувствовать всю тонкость рождаемой ситуации. Приоритет самой открытой на свете диафрагмы. Выпускаю очередь в сидящую в наблюдательной будке женщину. Снимаю до того момента, пока она не заметит, не взглянет на меня. Обычно это пара секунд. В ее взгляде — гнев, негодование, иногда просто равнодушие и тоска.

Но — когда она уже успела заметить меня, но еще не успела собрать лицо в подобающую гримасу — она и есть та самая, настоящая. Ее лицо хранит всю заветную информацию о ней, отпечаток каждого события и эмоции ее жизни. Это и есть настоящая, неподдельная удача фотографа. Фотография, которая проявляет реальность, дает очень четкий, очень видный срез. Снимает то, мимо чего мы проходим сотню, тысячу раз.

Вот эта женщина сейчас — она не защищена ничем, она видна со всех сторон. Она ничего не может сделать, может быть, свистнуть в свой жалкий свисток. Или выбежать из своей прозрачной клетки, но тогда будет уже слишком поздно: я растворюсь в толпе. Разворачиваясь, я улыбнулась самой теплой улыбкой, которая только у меня есть. Поклонилась или развела руками. Произнесла одними губами, что она — самая красивая и что все будет хорошо в конечном счете.

Абсолютная документальность невозможна. Фотоаппарат — это уже грубое вторжение в реальность. Однако так я проявляю свою любовь к этому миру, что бы там ни думал кто-то еще. Фотоаппарат — это мой орган зрения и памяти, их прямое продолжение. Фотография не просто видит все то, что мы могли бы увидеть и так. Она включает какое-то зрение совершенно иной природы.

Является ли моя фотография гуманистической? Трудно сказать. Смотрящий может полюбить или возненавидеть мой объект съемок, почти вне зависимости от моих личных эмоций, которые я вложила. Сюзанн Зонтаг тоже говорила об этом в своей книге «Касательно боли других». Я чаще всего снимаю из любви к своим героям. То, что я хочу создать изображение с ними, то, что я останавливаюсь и делаю хотя бы один щелчок, — уже значит, что мне не безразлично. Я не ворую душу, я не ворую лицо, я не ворую образ. Я беру то, что доступно только мне и только сейчас, — создаю уникальное по своей природе изображение, которое способно войти в копилку человеческой памяти. Это не значит, что это делает мне честь.

Принадлежит ли изображение объекту съемки, фотографу или смотрящему? Этот вопрос занимал меня очень долго. Совсем мало он касается юридического аспекта авторского права. И очень много — философии, этики и эстетики. А вообще мне кажется, что изображение никому не принадлежит. Оно — Бог, а мы все — его рабы.

Чучело бобра на заднем плане

Состояние, когда делаешь фотографию, и состояние просмотра — это какие-то метафизические вещи, состояние расширенного сознания.

Когда я снимаю, включается совершенно другая сфера головного мозга. Много раз замечала: снимая на концерте, не слышу музыки. Снимая и беседуя, несу какую-то ерунду, а сама думаю: «Вот еще поворот профиля, вполоборота, чучело бобра на заднем плане — и будет шикарный кадр». А в разговоре это чучело бобра вообще нигде не упоминается, а на фотографии оно вдруг становится ключевым, вообще самым важным! Это я так, к примеру говорю. Никаких бобров никогда не было на моих фотографиях, хотя неплохо было бы — для разнообразия…

Иногда мне кажется, что фотография — это скучно. Что она ничего не выражает. Что она нужна только каким-то чудикам, ну, вроде меня. Но потом открывается что-то новое в уже виденном, и хочется дальше прорабатывать какие-то истории. Делать из них проекты, выставлять их.

 На фото

- Пациент-заключенный лечебно-трудового профилактория № 1 Республики Беларусь готовится ко сну. Светлогорск, Беларусь, 2008

- Горное село Зрых республики Дагестан, 2008

Не героическое дело

Неправда, что фотожурналистика умерла. Но это явление в чистом виде практически перестало существовать — мне кажется, будущее за независимыми мультимедийными проектами, за нелинейным подходом, за личностью, которая стоит за изображением. Над этим я сейчас работаю — но опять же, отталкиваясь от интуиции, нежели от каких-то конкретных соображений.

Хотя я немного устала от морализаторства и войны этики с эстетикой в фотожурналистике. Насколько я и мои зрители должны сопереживать моим героям? Всякие знакомые не меньше двадцати раз присылали ссылку о том, как некая девушка-фотограф выбирает нажать на кнопку, а не спасти, а потом получает за это премию. И по-настоящему сочувствую Кевину Картеру — фотографу, которому даже после собственной смерти приходится отвечать за безымянную девочку, которую поджидал стервятник.

Кроме того, репортажная фотография больше не представляется таким уж героическим делом. После смерти Тима Хезерингтона что-то щелкнуло во мне — наверное, бушующая Ливия, как и когда-то разбомбленный Грозный Стенли Грина, прочно войдет в сонник моих кошмаров, рожденных фотографией из мест, где я никогда не была. Я все еще думаю: как это могло стоить человеку жизни? Неужели эта игра на самом деле всерьез? Почему это не компьютерное действие, где можно нажать Ctrl+Z и все отменить?

Люксовый загончик арт-фотографии

Кроме фотожурналистики у фотографии есть еще одна дорога-крайность — люксовый загончик современного искусства, на входе в который стоит строгий секьюрити, проверяющий у каждого CV и художественное кредо. И если фотожурналистика со всей своей хищностью хотя бы пытается держать маску этичности, то арт-фотография (как ее понимают во «взрослом» западном арт-мире) — это мир нескрываемой и даже модной циничности.

Сначала групповая бескураторская выставка, потом какое-нибудь биеннале, потом работа с галереей и наконец музей… От этой схемы, начерченной на доске Катей Деготь в школе Родченко, тошнило почти физически — настолько это пахло конъюнктурой и вышколенностью. И потом, все это живет по ветхим законам, созданным еще Марселем Дюшампом. А именно: все, что попало в музей, автоматически является предметом искусства. А фотография, по ошибке попавшая в один музей, будет цеплять десяток других музеев, пополнять бессмысленные строчки CV, пока наконец не продастся за миллион долларов какому-нибудь наивному коллекционеру.

Мне странно говорить о «карьере фотографа». Скорее это путь. Близкий по своей духовности и внешней бессмысленности к пути самурая.

Мне крайне не нравится то, что происходит на фотографическом небосклоне сегодня. Основные тенденции давно пора пересмотреть. Все эти квадраты, постановочные портреты с взглядом в центре, вся это каталогизация и архивация всего и вся… Будь это бабушки в музее или рыцари, переодетые в доспехи, или девочки-анорексички — мне одинаково неинтересно это как фотография.

Я имею в виду: фотография существует для того, чтобы преобразовывать окружающий мир из трехмерных категорий, протяженных во времени, в некую новую визуальность и смысл. Ясно, что снимок не равен объекту, изображенному на нем. Но один из моих голландских учителей, Ханс Аарсман, считает что как раз таки равен. То есть можно отснять ненужный чайный сервиз, а потом его выбросить: полароидные отпечатки занимают гораздо меньше места в квартире, чем сами чашки. На этом построена вся концепция современной фотографии. В ней минимум света, минимум композиции, все слишком четко, ясно и одномерно. А меня всегда и все учили, что фотография — это свет. Проявленное волшебство света, новый взгляд. Ну, и эмоция, которая заставляет переживать и сопереживать.

Изменить это можно только упорством и независимым подходом. Можно же делать свои выставки, печатать свои зины, делать веб-проекты в конце концов.

Россыпь жемчужин и трещина в реальности

Фотография для меня — прежде всего приключение. Из этого я исходила, когда только начинала снимать, это меня больше всего зажгло в фотографии. В моей истории было 5 Дельфийских игр, где каждый раз со мной случалось какое-то волшебство: за время «блиц-турнира» нужно было за 24 часа снять историю. И у меня всегда каким-то странным образом получалось попасть то на байкерский фестиваль за 100 км от города, то в армейский госпиталь, то в цыганский табор. Я не знала ничего ни про фотографию, ни про талант. Просто пускалась в странствие. Перед поездками я насыщалась, пролистывая альбомы классиков. Так у меня сложилась вера, что фотография получается легко. Фотография — это как будто спускаешься на самое дно за жемчужинами.

Для меня фотография всегда была такой «ездой в незнаемое». Эксперимент над собой. Помещение себя в те условия, где я без фотоаппарата и без цели никогда не оказалась бы. Фотокарточки — как оправдание моего беспочвенного любопытства, тяги к приключению.

Визуально в своих фотографиях я ищу некую странность — такую трещину в реальности, невидимую обычному глазу, зарывшемуся в повседневности. Я не гонюсь за красивостью.

Мои фотографии — отражение внутреннего чувства несовершенства, странности этого мира и всей пленительности жизни. Иногда те изображения, которые мне нравятся, похожи на зуд. Как будто у тебя что-то чешется на спине, но ты не можешь точно понять, в каком месте, и тратишь много времени, чтобы выяснить, где же именно. Это заставляет долго и пристально смотреть на фотографию, чтобы увидеть там что-то запредельное. Что-то еще, помимо самого объекта, который на ней изображен. Является ли это «документальностью» или «художественностью»?..

Мир один, картинки разные

На фото

- Поминки самой старой жительницы деревни Кежемского района, которая должна была быть затоплена к 2012 году из-за запуска Богучанской ГЭС. Красноярский край, 2009

   На фото — На праздновании свадьбы в Беслане, Северная Осетия. На свадьбах в Беслане после трагедии в школе до сих пор никто не танцует. 2008

Мненравится идея создавать законченные проекты — с замыслом, источниками вдохновения, логистикой, топографией, определенной техникой, способом повествования, началом и концом. Учиться думать о мире с помощью фотографии — и чувствовать его. Это как зачерпывать ковшом воду из океана. Вылавливать из этого мира картинки. Мир один, а картинки у каждого получаются свои. Что нужно, чтобы они были не похожи на море других? Индивидуальность. Оригинальность. Быть личностью.

Моя фотография — это совсем не личный дневник. Напротив, я склонна отделять свое личное от фотографического. Никогда не сниму то, что меня действительно занимает. Я заметила, что те истории и ситуации, о которых хочется рассказать, почти никогда не проиллюстрированы фотоснимками. В своей семье, в своем доме, в своем городе я — просто человек, а не фотограф. Потому что жить и снимать — это разные, едва ли не противоположные друг другу вещи. Во время обычной жизни у меня не включены эти механизмы создания изображения и мыслей о нем.

Я также исключаю для себя терапевтическую функцию фотографии — то есть избавиться от страхов, комплексов, проработать определенные ситуации, вернуться в детство. Хотя, если глубоко подумать, то именно этим я и занимаюсь. Я углубляю реальность в еще одно измерение, делаю ее слишком близкой ко сну и не представляю себе, как люди живут без этой возможности видеть и запечатлевать те ситуации, которые никогда бы не запомнили и не увидели. Моя фотография — это какой-то отдельный от меня мир. Иногда мне сложно объяснить даже самой себе, зачем я это снимаю.

Однако мне не интересно делать одиночные карточки — мне интересно внутри этого мира думать и расти над самой собой, над обыденной «Ирой Поповой» — видимо, потому, что она никогда не была кем-то, кто меня бы просто устраивал. Все время хотелось выпрыгнуть из своей шкуры, стать кем-то другим. И с фотоаппаратом это возможно.

Запад и русская душа

Тема, которую я мечтаю снять, — детский летний лагерь. Снять его с той позиции маленькой девочки, у которой отняли все личное пространство и бросили на произвол судьбы. И которая притворяется, что ей хорошо и весело. Вернуться туда и взять матч-реванш. Мне не было бы так плохо там, если бы у меня была с собой фотокамера. В любом случае, в любой ситуации этого мира фотоаппарат дает тебе огромную привилегию выйти за пределы ситуации и смотреть на нее со стороны. Камера дает возможность иронии и самоиронии, страдания и сострадания. Камера дает возможность достоверно рассказать о чем-то — так просто, чтобы другие тебя выслушали и поверили. С камерой как-то не так страшно жить. Вот она и выплыла наружу, терапевтическая функция!..

 НА ФОТО:

- Во время войны с Россией грузинские беженцы из приграничных сел в школе Тбилиси. Август, 2008

- Во время войны с Россией грузинские беженцы из приграничных сел в школеТбилиси. Август, 2008

Российская фотография никогда не приживется на Западе. Потому что у нее есть одна важная составляющая — душа. Даже слово это западному прагматику непонятно. Они преклоняются перед Достоевским и Толстым, обожают Тарковского, хотя — уверена — до конца их не понимают. Это значит, что нужно быть собой. Однако же сложно быть фотографом «с нуля», когда в стране нет хорошего фотографического образования, готовящего не ремесленников, а людей, умеющих думать и чувствовать через фотографию.

История моего собственного образования доказала, что для того, чтобы быть фотографом, нужен всего лишь огонь в глазах. И нужно, чтобы кто-то в тебя поверил и этот огонь зажег. Ни в коем случае не должно быть многолетней рутины. Идеально — интенсивные воркшопы, где можно отправляться в открытое плавание вместе с более матерым капитаном. Из собственного опыта проведения таких вещей: автор-наставник лишь задает курс, но и сам (по секрету!) учится у своих учеников.

Нужно понять, куда двигаться.

Выбрать курс по звездам

Год назад я заметила: о России снято очень много проектов западными фотографами и ни одного — кем-либо из русских. Я серьезно. Парадокс! Иностранцы проскакивают галопом по верхушкам, отмечают сугробы, многоэтажки, одеяла в клетку, ковры на стенах и странные прически. Организовывают все это в математическую последовательность «пейзаж-портрет-интерьер-деталь», как закономерность «1–2–3–4–1–2–3–4». И называют все это Россией. В то время как мы, в погоне за чем-то неуловимым и иррациональным (или просто за голыми девками в поле), забываем о том, что фотография призвана рассказывать.

 НА ФОТО:

- Сын беженцев из Нагорного Карабаха в самоорганизованном лагере беженцев на нефтяных полях. Балаханы, Азербайджан

- Здание школы № 1 Беслана сохранилось как памятник жертвам терроризма. Северная Осетия, 2008

Я сейчас собираю иностранных авторов с проектами о России для групповой выставки и хочу сама хоть как-то структурировать свой фотографический подход для съемки проекта о России (13 городов).

Я твердо уверена, что будущее фотографии — за независимыми документальными проектами и мультимедийным жанром, проектами на базе Интернета и специально разработанными экспликациями. Это еще — непаханое поле, это сложная и многогранная работа, требующая не только навыков в фотографии, но умения системно мыслить, уделять внимание картинке, звуку, видео, тексту, дизайну и структурной подаче, находить баланс между ними, так же, как между содержанием и визуальным. Я сейчас работаю над этим.

P. S. В начале 2013 года выходит самый мой долгий, самый болезненный и самый кармический проект, представляющий собой эксперимент на стыке жанров, — книга «Другая семья». Я о ней мечтаю и ее боюсь…

Текст и фото: Ирина Попова                                                                                                                                    

                                                                                                                                      Из серии «Метро». 2012

Ирина Попова

Родилась в 1986 году в Твери. Окончила Тверской государственный университет по специальности «журналистика».

С 2002 года сотрудничала с тверскими областными газетами в качестве внештатного и (позже) штатного корреспондента. В это же время начала заниматься фотографией в фотошколе при ДДМ. Получaла золотую медаль на Дельфийских играх России и СНГ в номинации «Фотография» 4 года подряд.

В 2006 году вступила в Союз фотохудожников России. Училась у Сергея Максимишина и Ирины Меглинской.

В 2008 году освещала войну в Грузии, после этого работала штатным пишущим корреспондентом журнала «Огонек», снимала фотоистории к своим репортажам.

С 2008 — студентка Школы фотографии и мультимедиа им. А. Родченко.

В 2009 работала на Кубе, результатом чего стали фотовыставка и книга «Куба рядом». Победитель конкурса «Фотограф года» в номинации «Фотоистория», 2009.

Участник международных фотофестивалей: Les Recontres d’Arles, Noorderlicht, Breda Photo, Волжское фотобиеннале.

2011 год — персональная выставка LTP в Aranapoveda Gallery (Мадрид) и участие в биеннале Photoquai на берегу Сены (Париж).

Колумнист сайта Photographer.ru.

С 2010 года проживает в Нидерландах, резиденция Rijksakademie (Амстердам).

Из серии «Метро». 2012