Василий Песков: «Лежа на сеновале в прорехе крыши я насчитал 44 звезды…»

«Василий Песков. Фото автора». Такую подпись с непременным «фото автора» я встречал на страницах «Комсомолки» больше полувека. Заметок за это время набралось столько, что хватило не на один десяток выпущенных Песковым книг. И не припомню, чтобы это «фото автора» когда-либо отсутствовало. Тысячи опубликованных снимков. Но — странное дело! — в сообществе фотографов Пескова особо и не считали своим. Мне не приходилось видеть его самого на фотовыставках, да и работы журналиста если и участвовали в выставке, то не больше пары раз. А запомнил висящим на стенке лишь единственный его снимок — каска и голубь.

Текст: Лев Шерстенников; Фото: Василий Песков

Очерк «Василий Песков» из книги Л. Шерстенникова «Остались за кадром-2» печатается в сокращении.

 

Василий Песков

 

Трое прилетели в Невон. 1960 г.

 

На прочих фотографических «тусовках»: обсуждениях, встречах, конференциях — Василий Михайлович тоже не был отмечен. Пишущие журналисты, из уже состоявшихся, известных, при упоминании его имени тоже как-то рассеянно восклицали: «А-а, это, который о птичках…». В энциклопедиях, когда упоминалось имя Пескова, то указывалось прежде всего — писатель, а уж дальше лишь журналист, телеведущий, фотограф…

Пескова я заметил в газете едва ли не с первого его появления. Учился я тогда на третьем курсе института. И после «первой встречи», проходя мимо газетных стендов на улице (а тогда вывешивались почти все центральные и местные газеты, а сами стенды встречались повсюду), на страницах «Комсомольской правды» я искал знакомую подпись. А встретив ее, тут же сворачивал к киоску и газету покупал, заранее предвкушая удовольствие, которое получу от чтения и от картинки. И, надо сказать, ни разу не обманулся в своих ожиданиях. Да что я! Оказалось, многие, и старики в том числе, искали в свежей газете то же самое.

В прежних газетах изредка встречались короткие тексты, выходившие под рубрикой «Заметки фенолога». «Весна. Протаяли дороги, оседает снег на полях. Но в лесу он будет лежать до середины мая. Готовь сани летом, а телегу зимой. Виды на урожай остаются видами. Но труженики полей…» — и так далее, общие места. Заметка короткая — строк двадцать. Но читать ее — тоска. Да, наверное, никто и не читал. А у Пескова примерно про то же, про природу, но все иначе: шел на лыжах, внезапно на лыжню выскочила мышь. Прибавил шагу… Из текста ты «видишь» и заиндевелый лес, и зверька, и его отчаянное желание задорого отдать жизнь — маленькую драму, которые совершаются вокруг нас ежеминутно. Но только разглядеть и прочувствовать их не каждому дано. А уж тем более прочувствовать и раскрыть на это глаза другому.

 

2. Беркут, набрасывающийся на жертву

3. Мышь, спугнутая из-под снега

Нельзя сказать, что до Пескова снимок и текст существовали порознь. Любая опубликованная фотография несла с собой «подтекстовку». А в журналах и вообще — фотоочерки, фоторепортажи, в которых и текст и снимки были на равных. Но, пожалуй, Песков стал тем, кто первым утвердил «симбиоз» фотографии и обстоятельного при ней текста как особый жанр.

Еще Песков ввел в свои репортажи местоимение «я». До него (может, ошибаюсь) «якать» журналисту было не принято. Писать следовало от третьего лица. «На полях зреет пшеница. Колхозники готовят технику к уборе урожая…» Изредка могучим и великим (чаще писателям) дозволялось в газете говорить и от своего имени. Но все же лучше вместо «я» — «мы»: одобряем, приветствуем, протестуем, выражаем свой гнев и возмущение… И коронка всего — «Есть мнение…».

А тут: «Я снял ботинки, вытряхнул зерно, набившееся в них на току. Воробьи кучей слетелись на угощение…». Или: «Лежа на сеновале в прорехе крыши насчитал 44 звезды». А если б чуть повернул голову, может, и шестьдесят шесть бы насчитал? Какое это имеет значение — сколько звезд? Не о коньяке же речь… Выходило так, что, казалось бы, случайная, но точная деталь способна прорисовать всю обстановку, а за ней и подлинность момента, и понимание: пишущий не врет, так вот оно и было. Дальше в любом тексте, даже пересказанном с чьих-то слов, Песков будет откапывать изюминки, которые и будут определять всю «выпечку» автора.

Еще — интрига. Вот очерк на целую полосу. «Антониха». Корреспонденту нужно перебраться через разбушевавшийся в бурю Дон. «Опасно», — отказываются перевозчики, понимая риск. Наконец один соглашается. Кто это — баба или мужик? Одежда, вроде, бабья, а лицо грубое… Пригляделся корреспондент к перевозчику, завязался разговор, выяснилось — женщина, да к тому же и не умеющая плавать… Не стану подробно пересказывать. Но простая встреченная (во многом нелепая) баба стала превращаться в некий символ народа. Того народа, который жил вопреки самой логике существования, народа, чей героизм самим же народом воспринимался как обыденность. Обыденность, ставшая непременным условием жизни, а точнее — выживания. В песковском тексте ни одного пафосного слова, а читаешь — и в горле ком. И ничего важнее этого материала в газете нет… Ученые журналисты скажут: да ты же пишешь об основах ремесла. Кто же этого не знает? Знают-то, может, и многие, только не у всех это превращается в строки, от которых оторваться трудно. Песков… Не просто так же не я один ради него покупал газетку…

 

4. Стрекоза

5. Кижи. 1960-е годы

Через пару лет я уже работал в молодежке, в Уфе. Редактор, начиная планерку, спрашивал: «Комсомолку» сегодня читали?» — «Нет, а что там?» Шуршали страницами. Песков. «Красные меченосцы». Какой-то чудак на самолете вез в банке с водой аквариумных рыбок из Москвы в Сибирь. На высоте рыбкам стало дурно — не хватало кислорода. Всполошился весь самолет. Даже командир корабля покинул свое место. «Сейчас оживут!», — подмигнул. Приладил к банке кислородную маску, приоткрыл вентиль…

Пустяк? А как иначе сказать? Но почему этот «пустяк» становится в номере главной новостью — остается загадкой.

А наш редактор продолжает: отправляйтесь в автобусы, садитесь в электрички, ищите своих красных меченосцев.

Я входил в журналистику, лет на пять-шесть отставая от Пескова. Конечно, разрыв, но не такой уж громадный. Но всегда смотрел на него, как может смотреть человек, стоящий у уреза воды, на того, кто уже взобрался на крутой берег. Как сумел, как карабкался, за какие сучки или корни хватался, взбираясь?

В жизни Василия Михайловича все было, с одной стороны, до крайности обыденно — крестьянское полуголодное детство. С другой стороны — фантастическая «везучесть», которая позволяла ему взбегать, не задерживая дыхания, на самые «горние» вершины журналистики, легко обходя почтенных «скалолазов» (что, разумеется, не могло не вызывать у последних зависти и раздражения).

Мы оба были в составе редколлегии журнала «Советское фото», иногда изредка возвращались вместе — нам было по пути в район Савеловского вокзала. Песков уже был членом Союза писателей и имел право на посещение «Книжной лавки писателей», где можно было найти все из выпускавшихся книг. Напомню тем, кто забыл или вообще не знал того времени: тиражи книг бывали и сто тысяч, и двести тысяч экземпляров, и больше, но спрос был такой, что хорошую книгу можно было только «достать», а не купить. Те же «Шаги по росе» Пескова — книгу, отмеченную потом Ленинской премией, а выпущенную сразу тиражом в 165 тысяч, мне «достали» приятели, работавшие в издательстве. Василий Михайлович никогда не пропускал «Лавки писателей», а выходил с увесистой стопкой книг. Стоило ли удивляться тому обширному количеству информации, которое можно было выудить из его писаний, той широте его интересов и знаний, относящихся не только к «птичкам». Заметьте, тогда не было Интернета, откуда сегодня сведения извлекаются крайне просто. Тогда каждую справку и каждую ссылку нужно было добывать, вороша книги, самостоятельно. Американцы говорят о таких людях: «Сделал себя сам», у нас говорят: «самородок»… А теперь хорошо бы прощупать ту почву, в которой зарождался этот камешек.

 

6. Лесные глаза (девочка с лисенком)

7. Листопад. 1960-е годы

 

Вот строчки из биографии:

«Родился 14 марта 1930 года в селе Орлово Воронежской области. Восьми лет пошел в Орловскую семилетнюю школу. После окончания ее в 1945 году поступил в Воронежский строительный техникум. В связи с болезнью родителей со второго курса техникума пришлось уйти и поступить на работу. В течение года работал киномехаником. В 1948 году представилась возможность вернуться к учебе. Поступил в 9 класс средней школы № 62 на станции Новосвятская.

Приобщение к фотографии случилось позже. Окончив школу, я поступил в военное училище, но его закрыли, и я вернулся домой. Директор школы пригласил меня поработать пионервожатым. Не все получалось, но одним делом ребятишек увлечь я сумел. Директор по моей просьбе купил фотокамеру. Впервые в жизни держал я в руках маленький коробочек с названием «ФЭД». Из воспитанников моих фотографом, кажется, не стал ни один. Зато я сам увлекся фотографией так, что готов был и ночевать в маленькой комнатке с увеличителем и пузырьками проявителей-закрепителей. Куда пойти учиться, я не знал. Жили бедно, надо было облегчать заботы отца. Короче, в институт дорога была закрыта. Да не очень-то и тянуло туда. Я уже понимал, как важно в жизни кормиться любимым делом. А тут любимое дело само шло в руки, но можно ли им кормиться? И все-таки решил: буду фотографом. В школе отговаривали: «Фотографов сейчас — брось палку — попадешь!». Но мама меня поняла — уговорила отца купить фотокамеру.

Мои «творенья» увидел кто-то из молодежной газеты: «Да ты же неплохо снимаешь! Зашел бы к нам…». Кое-что напечатали. Однажды позвал меня в свой кабинет редактор Борис Иванович Стукалин: «У тебя неплохо получаются и подписи к снимкам. Попробуй что-нибудь написать…».

Что знал в то время? Написал о природе, которую любил с раннего детства. Заметка «Апрель в лесу» получилась немаленькой — почти на газетную полосу. Но ее напечатали. И в тот же день редактор сказал: «Переходи к нам в редакцию!».

В «Молодом коммунаре» я проработал три года. Вспоминаю их с благодарностью. Все было мне в радость: газетная суматоха, деловое товарищество, доброжелательность, причастность к серьезному делу и, главное, почувствовал: дело — по мне и я должен им дорожить.

В 1956 году с благословения главного редактора послал заметку в «Комсомольскую правду». Это была тоже «лесная история». И неожиданно получил телеграмму: ваш очерк будет опубликован такого-то числа. Развернув в урочный день «Комсомольскую правду», увидел свое творение — очерк и снимок под заголовком «Когда бушевали метели». В «Коммунаре» меня, понятное дело, встретили героем. А из Москвы позвонили и попросили написать что-нибудь еще. Я написал. И в редакцию заглянул побеседовать со мной собкор «Комсомолки» в Воронеже Петро Бондаренко. Дошлый журналист подробно обо всем расспросил, сказал напоследок, что речь идет о приглашении на работу в Москву. Я отмахнулся: «Петро, у меня же десятилетка…». Петро прищурил единственный глаз и сказал: «А у меня только четыре класса, у Бунина — гимназия, у Горького — начальная школа. Компания, как видишь, не так уж плоха».

Как дальше дело пошло у Пескова, я уже говорил. Его заметок ждали читатели. Зимой 1960 года, проезжая через Москву, я решил забежать в редакцию «Комсомолки», прихватив кое-что, чтоб предложить. Вот ведь какое было время! Любой человек с улицы мог войти в любую дверь, а тем более в дверь редакции, и не встретить ни одного стражника! Я поднялся на шестой этаж, почитал таблички на дверях. И ту, на которой было написано «Отдел иллюстраций», открыл. Помню, окно выходило во внутренний дворик издательства «Правда». В это время дня морозное солнце било в окно, ложилось лучами на заваленный стол. Но изо всего я запомнил лишь одно — снимок. На нем были черные лодки на белом снегу, а подальше три парня, стоящие к нам спиной…

 

8. Главный пассажир. 14 апреля 1961 г.

9. Октябрь. 1970-е годы

Мне не надо было догадываться, чей это снимок: он мог быть только Пескова. И через день-другой я получил подтверждение, увидев в газете его заметку с этим снимком. «Трое прилетели в Невон». Чем же объяснить мою «догадливость»? Загадки никакой не было. Во-первых, все фотографии Пескова были «негазетными». На них мог человек быть снят и со спины, могло быть снято лишь одно лицо — крупно, во весь кадр, мог быть снят пейзаж, но не как «фотоэтюд», что иногда в газетах допускалось, а как-то иначе, без видимых фотографических «эффектов». Снимки полностью совпадали с текстом. Они не иллюстрировали, даже не дополняли, а просто были неотъемлемой частью повествования. Когда я пытался «оторвать» одно от другого, снимки часто переставали существовать, без текста многие из них «не выживали». А с текстом… Нет, не зря говорят: художник — это свои законы, это — всеобщая загадка.

Главная сила Пескова, как мне представляется, в его простоте. Не в той простоте, что хуже воровства, а в доступности, понимании, правде, из которых уже рождаются и глубина, и объемность, и мудрость. Сколько бы текстов Пескова вы ни прочли, вы никогда не найдете заковыристого слова, не найдете иноязычной замены того слова, которое существует в русском языке. Рассказывая о природе, он не козырнет латинским названием птицы или зверя. Все чисто, прозрачно, а потому и поэтично. Ну, а в фотографии? Да все то же самое. В фотографии нет ни одного «выверта», способного сделать снимок особо запоминающимся, «знаковым». Снимки задевают именно своей органичностью. Той же органичностью обладает среднерусская природа: не вычурна, не броска, а чем-то берет за душу…

 

Так, что там Песков? О птичках?..

12 апреля 1961 года грохнуло: человек в космосе! А кто этот человек? Да и человек ли это? А если человек, то как его найти? Жесткость нашей пропаганды говорила не столько о ее твердости, сколько о негибкости. Человек в космосе, но все сделано так, чтоб никто никак ничего не узнал. Ладно хоть официальный портрет дан газетам.

А журналисты-то на что? Понятно, сучат ножками, бросаются к телефонам, к дверям. Хоть что-то, хоть клочок, хоть как-то… Кто кого обдурит, кто обскачет, кто будет первым — обычное дело!

А первые «человеческие» материалы о первом космонавте — в «Комсомолке». А под ними подпись «В. Песков» (правда, поначалу с соавтором. Но рука-то Пескова). Ну и пресловутое «фото автора».

О начале этой космической эпопеи рассказывает сам Василий Михайлович. И это занятно послушать:

«Это был особый апрель… «Комсомолка» в лице главного редактора Воронова знала о предстоящем полете человека в космос. До этого у нас в газете работала Тамара Апенченко. Ее пригласили на службу, где готовились летчики, которых стали звать космонавтами. Тамара нарушила служебную тайну. Но служба — службой, а дружба — дружбой…

Накануне вечером Воронов позвал в кабинет. «Полет будет, скорее всего, завтра… Никому ни слова, утром в машине слушайте радио. В доме Гагарина сразу позаботьтесь о снимках и быстрее в редакцию». Адрес космонавта мы узнали в обычном киоске «Мосгорсправки». Скорее в машину. И через пять минут мы были у дома, хорошо знакомого Тамаре. Комнаты уже были наполнены соседями. Все с радостью толпились у телевизора и поздравляли жену Гагарина Валю. Две дочки Гагариных грызли яблоки и не понимали, что происходит. Мать то улыбается, то вытирает ладонью слезы.

В редакции столпотворение. Все спешат с расспросами. С особым интересом разглядывали фотографии. На мне лежала серьезная ответственность. Валя Гагарина неохотно дала домашний альбомчик, боясь, что растащат снимки. Пришлось сказать, чтоб каждый снимок смотрели по очереди. Потом бегу в лабораторию проявить сделанные в то утро снимки. Газета вышла.

А где же сам Гагарин? Этот вопрос волновал нас. В редакцию позвонили несколько человек. «Видели парашютиста на поле, он нас приветствовал. Потом появились военные и куда-то увезли человека. Ясно, это был Гагарин…»

В «Комсомолке» работал Павел Барашев. Он был специалистом по авиации. «Давай позвоним по «кремлевскому» телефону». Нам ответил вежливый человек: «Я хорошо понимаю ваши заботы. Слушайте внимательно. Через час с Внуковского аэродрома в нужное место пойдет самолет. Вас возьмут. Но не опаздывайте…».

В дверях самолета стоял человек и смотрел на часы. Мы представились. И большая машина направилась на взлетную полосу. «Куда летим?» — спросил Павел проводниц. «Говорят, в Куйбышев, за Гагариным». Самолет был пустой, кроме нас четверых и пилотов — никого. Через два часа мы сели в Куйбышеве на заводском аэродроме. Нас никто не встречал, никому мы не были нужны. Молодой лейтенант спросил: «Вы куда?» Узнав, в чем дело, парень почесал в затылке: «Да что же с вами делать?». Это был читатель нашей газеты, и он считал долгом помочь. «Я довезу вас в одно место, а там — по обстоятельствам.»

За городом, на берегу Волги увидели мы большой дом. На воротах дежурный: «Вам кого?». Объясняем: «Мы из Москвы». Зовет кого-то. И вдруг узнаем генерала Николая Петровича Каманина. Он молодым пилотом спасал челюскинцев. Получил Героя. Помнит, газета писала о нем. «А, комсомолия, пронюхали, где что лежит! Проходите. И тихо минут двадцать сидите.» (Позже узнали: один из первых Героев Советского Союза приставлен был к первым космонавтам «дядькой-воспитателем».)

Утром сразу приехали на берег Волги, к знакомому дому. Гагарин на пороге. День солнечный. Полюбовались Волгой. Снимки на память. И вот шеренга машин уже у самолета.

В самолете, как и вчера, пусто. Прибавился только один, но важный пассажир.»

Представляю, в какой охотничий озноб приводит рассказ настоящих журналистов. Сенсация мира, сенсация века, да что там — веков! А ты — единственный и первый, кто рядом с героем такой сенсации…

Потом, когда Гагарин погибнет, Песков напишет прощальное слово, где будет фраза: «Не уберегли». Уверен, такие слова пришли в голову каждому, кто узнал о трагедии с любимцем всего мира. Но сказал их за всех Песков.

Потом Василий Михайлович напишет о втором космонавте, о третьем, четвертом… Напишет так, как писал об Антонихе, как писал о медвежонке, о встреченном старике или ребенке, как о половодье в Мещере… Слова простые и достоверные, и герои земные — не парят над землей. А чертовски притягивают к себе. И опять ты веришь каждому слову, хотя понимаешь: не мог же журналист нигде «не срезать угол».

Потом, когда в стране происходило что-то из рамок вон выходящее, нужно было дождаться Пескова: а как это увидел он? Вот тогда более-менее все и прояснится. Так будет с землетрясением в Ташкенте, с извержением вулкана, с репортажами из Америки, с лыковской эпопеей.

Песков в общем-то недолго «обслуживал» космос. Что его побудило уйти обратно «в луга», понять несложно. Он мог рассказывать только о том, чем загорался. Но нельзя же вечно гореть одной темой, будь это хоть космос. Но я слышал и другое. Песков органически не мог вращаться в высоких кругах. Рассказывали, что на свадьбе Николаева и Терешковой охранники наших первых лиц грубо задвигали мелкую публику, к которой, несомненно, относились журналисты и тот же Песков. Обращения к себе как к холопу допускать он не хотел и соскочил с темы. Допускаю, что это только легенда. Но любая легенда имеет под собой основания.

В 1963 году у Пескова выходит книга «Шаги по росе». Увесистый том, где есть почти все из того, что он написал в газете. Явление для журналиста не только редкое, а скорее уникальное. Сколько есть в журналистике китов, а у тех выпущены лишь тонкие книжонки, а если и толстые, то почти незамеченные широкой публикой. А эту книгу рвут из рук: «Дай почитать!». Да ведь уж читано в газете. Все равно — дай! Проходит год — гром среди ясного неба: автору за книгу дают Ленинскую премию! Вон фотография в газете: Плисецкая, Черкасов, Дайнека, Ростропович и Песков. Лауреаты 1964 года. Достойная компания…

Я никогда не замечал лауреатского значка на лацкане пиджака Пескова. Впрочем, и пиджаки Песков надевал, видно, лишь по торжественным случаям да на выступления по ТВ. А так больше куртка, иногда кожаная. А лучше — свитер, дождевик… Слышал от своего приятеля Леши Плешакова, какое-то время работавшего вместе с Василием, знавшего лес и природу не хуже самого Пескова, что, видимо, и служило причиной интереса друг к другу: премия ушла на хорошее дело. Песков купил родителям корову.

 

11. Волчонок

10. Валентина Гагарина. Пошел на посадку. 12 апреля 1961 г.

О космонавтах Пескова все уже забыли. Забыли и «Трагедию Курбских гарей», где Песков говорил о новой беде — рваческом и жестоком отношении человека к природе. Тогда если и писалось об экологии, то мелкими буквами, после реляций о новых над ней победах. Забыли, что за «птичками» встают размышления об «Отечестве». Такой заголовок носил его очерк, потом возникло длинное газетное обсуждение темы, длившееся не один год. Кажется, в нем Песков писал: «Я — коммунист и уважаю Маркса, но не понимаю, почему главную старинную улицу города нужно было нарекать его именем? Назовите проспектом Маркса лучшую улицу новостроек». По тем временам говорить было, может быть, не столь и рискованно — не убили бы, не посадили, но вполне могли осадить, задвинуть…

Когда Василий Михайлович, приходя в «Советское фото», рассказывал что-нибудь о своей очередной «звериной» командировке, он говорил: «В лесу страшен не зверь, а человек». Мы знали, как от рук браконьеров гибли лесники, были среди них и знакомые Пескова. Но как можно оставаться спокойным, если в трех метрах от тебя пробегает преследуемый волк или кабан? Спокойным, может, оставаться и трудно, но самообладание не стоит терять. Песков вспоминал истории с медведями, которых снимал довольно часто и на Камчатке, и на Кавказе, и на Аляске. Однажды (по молодости) фотограф наткнулся на медвежат. Защелкала камера вслед убегающим мишкам. И тут появилась медведица. Она не стала убегать, уводя потомство от человека, а поднявшись на задние лапы, смело пошла на него. Положение было аховое: от медведя не убежишь! И Песков, интуитивно скорее, страшно заорал и замахнулся на медведицу камерой. Та опешила, опустилась на четыре лапы, развернулась и, поторапливая малышей, исчезла в кустах…

Популярность, а скорее узнаваемость Пескова возросла до бесконечности, когда он лет на десять с хвостиком стал ведущим сверхувлекательной тогда программы «В мире животных». Телеканалов в то время было всего два. Лица, появлявшиеся на экране, запоминались. Это сейчас не сразу вспомнишь по именам даже тех ведущих, что «живут» на экране изо дня в день. Тогда же любой ведущий становился почти членом семьи. Надо думать, Пескову приходили письма тоннами. Как он управлялся с ними — не ведаю, зная его уважительное отношение к каждому человеку, ну и понятно — к его посланиям. А письма — это адреса и темы. Перечитывая Пескова, понимаешь, что со своими героями он связей не терял.

На своей полке я насчитал с дюжину книг Пескова. Но это лишь малая часть того, что он успел издать. Нет тут 12-томного собрания сочинений, нет отдельных книг, которые я бы хотел иметь. Песков писал об Африке и Антарктиде, Аляске и Камчатке… Но больше — о русских неприметных проселках, которые он делал знаменитыми…

В последние годы Песков пережил тяжелый инсульт, смерть дочери. Понимал, что жизнь не вечна, но относился к этому философски. Видимо, тогда возникло решение, чтоб прах его развеяли, как сделали с прахом уважаемого им писателя Константина Симонова. Он заранее подыскал камень, перевез его в родное село Орлово, сделал надпись: «Главная ценность в жизни — сама жизнь».

Борис Смелов — фотограф с безупречной репутацией

Борис Смелов — фотограф с безупречной репутацией

Фотохудожники11 лет назад
Творчество легендарного петербургского фотографа Бориса Смелова вызывает интерес у искусствоведов, к...
Фотограф Всеволод Тарасевич: сумашедшая жизнь от «Формирования интеллекта» и до «Края земли»

Фотограф Всеволод Тарасевич: сумашедшая жизнь от «Формирования интеллекта» и до ...

Фотохудожники10 лет назад
Сейчас я сам в возрасте, который намного превосходит возраст Всеволода Сергеевича Тарасевича, когда ...
Фотограф Павел Кривцов

Фотограф Павел Кривцов

Фотохудожники10 лет назад
Те, кто знают Пашу Кривцова «не очень», никогда не согласятся с моим сравнением его с айсбергом. Сра...
Фотообзор: галерея Людмилы Таболиной «Съемка — это полет и вдохновение»

Фотообзор: галерея Людмилы Таболиной «Съемка — это полет и вдохновение»

Фотохудожники11 лет назад
Людмила Таболина родилась 2 июня 1941 года в Вышнем Волочке Калининской области. С 1961 года живет в...
Дикий мир Сергея Горшкова. часть 2

Дикий мир Сергея Горшкова. часть 2

Фотохудожники8 лет назад
Я еще слишком молод для выводов о собственном творчестве и мне рано подводить итоги. Я еще учусь и с...
Обзор выставки Йозефа Куделки «Вторжение 68. Прага».

Обзор выставки Йозефа Куделки «Вторжение 68. Прага».

Фотохудожники11 лет назад
В Москве, в Центре фотографии им. братьев Люмьер, в рамках параллельной программы 4-й Биеннале совре...
Дайдо Морияма: окаменелость света и времени

Дайдо Морияма: окаменелость света и времени

Фотохудожники1 год назад
Известный своими снимками, изображающими крушение традиционных ценностей в послевоенной Японии, япон...
Обзор фоторабот Александра Гронского

Обзор фоторабот Александра Гронского

Фотохудожники11 лет назад
Пейзаж как слепок мира Александра Гронского. Родился в 1980 году в Таллине (Эстония). С 2006 года ж...
Джонатан Джасберг: фотограф-скиталец

Джонатан Джасберг: фотограф-скиталец

Фотохудожники5 мес. назад
Джонатан Джасберг (1977 г.р) - уникальный фотограф, самопровозглашенный «скиталец» который посвятил ...
10 любимых фотографий Сергея Максимишина

10 любимых фотографий Сергея Максимишина

Фотохудожники5 лет назад
Сергей Максимишин учился в Ленинградском политехническом институте на кафедре экспериментальной ядер...
Мартин Парр — ловец жемчужин в море повседневности

Мартин Парр — ловец жемчужин в море повседневности

Фотохудожники11 лет назад
Труднее всего снимать повседневность, вылавливая в ней то, что мы привыкли не замечать или даже игно...
Грегори Крюдсон: загадки повседневной жизни

Грегори Крюдсон: загадки повседневной жизни

Фотохудожники1 год назад
Крестный отец масштабных кинематографических сцен, Грегори Крюдсон сделал себе имя, изобретя уникаль...
Индустриальная фотография. Проект Максима Мармура  «Люди угля»

Индустриальная фотография. Проект Максима Мармура «Люди угля»

Фотохудожники5 лет назад
Профессиональный фотограф Максим Мармур 2016-2017 годы провел в угольных шахтах и разрезах России, ч...
Фотограф Дмитрий Костюков: когда дети учатся, они рисуют не под копирку - пусть коряво, но по-своему...

Фотограф Дмитрий Костюков: когда дети учатся, они рисуют не под копирку - пусть ...

Фотохудожники10 лет назад
Форма сама рождает содержание. В фотографии она и есть содержание. Для русского человека это сложно ...
Максимы Сергея Максимишина

Максимы Сергея Максимишина

Фотохудожники7 лет назад
Сергей Максимишин энергично ведет занятие курса фотожурналистики. Тема занятия — фотоистория о челов...
Василий Песков: «Лежа на сеновале в прорехе крыши я насчитал 44 звезды…»
журнал ФотоТехника

Комментарии

Отправить