Землетресение. В СССР.

Это землетрясение в Армении. Я находился в Баку, где снимал ввод наших войск – постсумгаитские события. Там начинались волнения национальные, и туда были введены войска, и я снимал там. В общем, достаточно обычно – войска на улицах, и люди ходят по стенкам, любви большой не испытывают, естественно, к этому. Там был полковник – начальник пресс-службы, нормальный такой мужик. Вот я к нему подхожу, – а я приехал туда, когда еще я работал  в Огоньке, но уже активно публиковался в «Тайме» – и я к нему подхожу, говорю: «Мне нужен танк». Он говорит: «На хрена тебе танк, Гаврилов?». Я говорю: «Понимаете, хочу снять через амбразуру танка Баку – как видит советский солдат вот этот красивый древний город через прорезь танка». Он говорит: «Ты, наверное, ох…л, Гаврилов». Я говорю: «Да нет, не совсем. Ну, вот хочется так». Он говорит, ну я тебе танк не могу дать, но идея интересная. Он как-то загорелся, говорит: «Пошли к командующему».

Приходим к командующему, я говорю: «Вот так и так, вот такая идея». Ну, он тоже характеризует мою наглость, так сказать, только на генеральском уровне, и говорит: «Танк не дам, БМП дам, там тоже есть прорезь – снимай, катайся». И я день катался по Баку, снимал через эту прорезь людей, солдат, азербайджанцев, город.

И вечером я сижу в гостинице – и вдруг передают, что случилось землетрясение в Армении. Через полчаса мне звонит жена и говорит: «Игорь, а ты где, в Баку или уже в Армении?». Она почему-то решила, что я уже рванул. Утром я подхожу к полковнику, говорю: «Послушай, мне нужен самолет». Он говорит: «Ты что, ох…л, Гаврилов? Ты что, хочешь теперь с самолета Баку снимать?»

Я говорю: «В Армении землетрясение, надо туда лететь срочно». Он говорит: «Ну как это, самолет, где я тебе его возьму?». Я говорю: «Это же важно: кто первый оказывает помощь армянскому народу? Советская армия». Он говорит: «Ну, пошли к командующему», – мы опять к командующему. Говорит: «Тут опять Гаврилов из «Огонька». Я говорю: «Благодарю вас за БМП – все хорошо, все снял. Но мне бы сегодня самолет». Он говорит: «Ты что, с ума сошел?». Я говорю: «Ну, нужно же оказывать помощь». Он говорит: «А хорошая идея. Я еще генералов с тобой двух пошлю и роту солдат – пусть там помогают».

И я через 40 минут уже сидел в самолете. Когда мои коллеги еще только ехали в аэропорт все, чтобы лететь в Ереван, а потом в Ленинакан ехать, я уже садился в самолет, и буквально через час я уже был в Ленинакане. То есть я был самым первым фотографом в мире, который вот оказался там. И в первый день я не мог снимать, я начал какие-то камни разгребать. Потом армяне увидели, что у меня фотоаппарат, говорят, ну чего ты тут ковыряешься, ты прилетел фотографировать – ну фотографируй тогда, чего...  Ну, и я начал снимать. Ну, а что получилось, то получилось.

Там же разрушен был не весь город – там стояли некоторые дома. Другое дело, что в них жить было стремно. Ждали повторных толчков. Об этом много  написано. Это жуткое совершенно зрелище. Это трупы повсюду. На улицах это неимоверное количество гробов, которые везли, везли и везли отовсюду. 

Вот никогда непонятно, что тебя ведет. Иногда какая-то сила тебя останавливает или, наоборот, говорит, чтобы ты быстрее шел или шел в какую-то сторону. Не всегда это следствие работы мозга, вот о чем свидетельствует этот кадр. Я недавно совсем был на мастер-классе у Георгия Колосова. Вот он почему-то очень много говорит о том, что он не помнит, как он снимал, что он снимал, и вообще откуда это у него все появляется. Не знаю, со мной так часто этого не происходило, и я об этом так часто не думал. Но вот этот кадр – свидетельство совершенно непонятного стечения обстоятельств. То есть понятно, что в разрушенном городе, в котором круглые сутки ни на минуту не прекращается борьба за жизнь, ни на секунду не прекращаются слезы в надежде на то, что кого-то найдут, или оплакивают того, кого нашли, или ищут друг друга, то есть там постоянный идет процесс, который весьма фотогеничен, как это ни цинично звучит, вдруг я увидел, что большое количество людей чего-то копают.

К этому времени уже приехали какие-то спасатели. В общем, большое количество людей чего-то выкапывают. Я спросил, а что происходит. Они говорят: «Мы выкапываем главного инженера швейной фабрики, вот такого-то, такого-то – очень хороший человек, мы его любим». И я решил дождаться, когда они его выкопают. И над тем местом, где они вот все это делали, болталась такая большая-большая балка – ну конструкция, оставшаяся от разрушенной фабрики, и я залез на нее. Она так пошатывалась, но достаточно полотно стояла – вот арматурины толстые такие были. А надо мной еще качалась плита бетонная достаточно большая. И я стоял под этой плитой, которая качалась, как козыречек, я на этой балке качался, а внизу люди доставали вот этого человека, который подавал признаки жизни. И продолжалось это часа два – два с половиной. То есть понятно, что за два с половиной часа я мог наснимать массу фотографий. Но какая сила меня держала. Нельзя сказать, что я отдыхал, потому что гарцевать на этой балке было тяжело. И потом, честно говоря, я периодически вспоминал о плите, которая могла вот-вот меня просто придавить. Через два с половиной часа они достали этого человека. Могло произойти так, что спины – я же не мог руководить процессом, я не мог никого отодвинуть локтем, я не мог никуда протиснуться, я сделал вот буквально три-четыре кадра.

Они его выкопали, подняли.  И вот такая сложилась композиция. Есть еще несколько горизонтальных кадров – чуть больше пространства с людьми. То есть я чего-то успел снять. А мог ничего не снять. А все-таки это один из лучших кадров вот в этой серии. Вот кто мне помог? Ну, в общем-то, я склонен думать на Него. Ну да, а может быть просто так вот получилось. То есть все-таки непонятно, что мою руководит. 

Гробы лежали по всему городу. И вот эта прорезь мне показалась очень похожей на гроб. А это списки людей, которых нашли и сумели опознать. Это на стекле – пресс-центр там импровизированный в каком-то зданьице – и вот люди все время подходят, читают. Вот очень же похоже на эти вот гробы.

А следующий кадр – это просто вот по улице шел – доля секунды – на меня несли гробы.

Да, и вот как раз что еще нужно сказать про землетрясение. Когда я приехал в Москву, показал фотографии, «Огонек» дал –  это был уже перестроечный «Огонек», но он напечатал чисто номинально один разворот достаточно спокойных фотографий. И мне было очень больно. Я уже в те годы не очень расстраивался, если публикация меня не удовлетворяла, поскольку меня больше интересовало то, что я на самом деле снял. Я знал, что если это есть – значит, я свою работу выполнил честно, профессионально, хорошо, и это, в конце концов, не пропадет. А журнал, в общем-то, вправе печатать то, что ему нужно. Это ж не мой журнал, в конце концов. Большинство моих фотографий самых хороших, они не были напечатаны никогда в советское время. Я к этому привык. Но тут я надеялся, что напечатают больше фотографий и более сильных.

И я отправил это все в «Тайм», и «Тайм» вышел с главным репортажем номера. И они номинировали меня за этот репортаж на лучшего репортера года. А потом, когда вышел «Тайм», я спросил в «Тайме», можно ли предложить съемку англичанам – они сказали, что да, можно, и я отнес пачку фотографий своему приятелю, корреспонденту «Индепендент». Он говорит: «Игорь, – ну прошло уже полторы или две недели». Я говорю: «Ты в Лондон пошли, а там разберутся – будут – будут, нет – ну не будут, ну что поделаешь». Он послал. И выходит газета «Индепендент» –  в те годы очень уважаемая, влиятельная газета, с прекрасным, кстати говоря, приложением «Индепендент Мэгазин» воскресным, очень фотографичным, и сама она давала фотографии очень сильные. Она выходит с моим кадром на первой полосе, и потом – разворот фотографий, огромный разворот, в полчеловеческого роста – колонка текста, крупно фамилия моя и фотографии и сильно отобранные фотографии.

Чуть ли ни на полосу – как этого директора фабрики откапывают. Когда я увидел репортаж, у меня мурашки по коже пошли, потому что я не видел, чтобы так вот печатали. Но самое удивительное было то, что где-то через неделю мне позвонил корреспондент «Индепендент» и сказал, что им только что позвонили из пресс-службы Маргарет Тэтчер и просили передать автору что они впервые видели Маргарет Тэтчер с мокрыми глазами, когда она смотрела мой репортаж, и после этого она распорядилась оказать очень существенную материальную помощь Армении. Ну, то есть я считаю, что я свою функцию, в общем-то, в этой жизни, как фотограф, этим репортажем выполнил. Одно дело – делать фотографии, и другое дело, когда эти фотографии реально помогают людям. С гордостью могу об этом говорить.

Землетрясение Страна Гаврилова