Разговоры со староверами: дом на краю мира

Деревня Тихонькая полностью оправдывает своё название: редко понатыканные приземистые избушки, окруженные горами и лесом. Редкие прохожие на вопрос «Как найти Матрену Серапионовну Артобалевскую», отправляют на самый край села. На самом отшибе Тихонькой стоит белёная изба, во дворе хлопочет старушка. Мы здороваемся, лопочем что-то про «мы журналисты, нам бы про старообрядцев послушать». Старушка хитро прищуривается, поглядывает оценивающе и отвечает:

- Сейчас табун свой покормлю, и поговорим.

Всего табуна у Матрены Серапионовны пара курочек, петушок да пёстрая кошка. Есть ещё конь — так Матрёна называет клюку. Старушка медленно шаркает к дому - мы послушно идем за ней. Тетя Мотя не требует документов и даже не просит представиться — просто пододвигает пару стульев и садится на кровать. Разговор начинается сам-собой:

- И как это вы меня нашли? У меня дом вон как далеко... Меня когда спрашивают, где живу, я отвечаю: на краю мира. Вот мой дом, а за домом канава. В ту канаву загляните, а там хвост торчит... Что за хвост? Так той черепахи, на которой мир держится... Не сразу мы тут поселились. Раньше в Большом Околе жили — туда ещё мой прадед, старообрядец-кержак пришел давным-давно откуда-то с Урала. От щепоти бежали, от гонений за веру, на самый край света забрались. Тут от власти далеко, земли много — работай вволю.

И работали — с малых ногтей и до самой старости. Можешь хворостину держать — иди коров пасти, научился с коня не падать — за лошадями приглядывай. Во всем полагались только на себя, да на родных. «Даровоту» считали грехом, сродни лени или обжорству. Тётя Мотя вспоминает, как в детстве нашла на улице тряпки, которые выкину портниха. Нашла и принесла домой — кукол делать. Так мать заставила её эти тряпки не просто выкинуть, а отнести портнихе и отдать прямо в руки. «Даровое, оно сквозь пальцы уходит». Для них и пенсия — дармовщина. Непонятные деньги, которые приносят каждый месяц не пойми за что. Ещё лет десять назад большинство староверов от пенсии отказывалось.

- Вот так и жили — богатства никогда не было, но уж штаны-то всегда свои носили. Работали да молились. Бабушка у меня была, никогда я не видела, чтобы она книги читала. Должно быть, неграмотна была, всё по лестовке молилась. Раньше-то лестовки сами шили, а теперь покупают. У меня вот осталась самоделишна.

Матрёна Серапионовна показывает тряпичные бусы. Внутри треугольного медальона зашита молитва, вместо бусин — матерчатые складки. По плотности вложенного смысла лестовка оставляет далеко позади привычные четки с бусинами. Каждый изгиб-передвижка — молитва. Все вместе — лестница от земли до Неба. Лестовка Матрёны Серапионовны черная от времени и бесчисленных прикосновений старческих пальцев.

- А можно ее сфотографировать?
- Ну вообще-то нежелательно. Фотоаппарат - инструмент не от бога. Ну да ладно - сфотографируй. Чтобы хоть кто-то знал, что это такое...

Лестовка лежит на потрепанной книге. Деревянная обложка, обтянутая почерневшей кожей, пожелтевшие страницы исписаны молитвами на старорусском — буковка к буковке, с завитками и вензелями. Разглядывать интересно, прочитать почти невозможно.

- Сколько рук ее уже передержали - не сосчитать. Книге лет-то немного. Ее когда выпускали-то... Когда царствовал дед Петра Великого... - Не понятно, шутит тётя Мотя или говорит серьёзно, - А где другие-то взять? У меня в прошлом году внук умер, приходили хоронить. Так тетка Федосья на мои иконы посмотрела - отказалась на них молиться, даже в избу входить отказалась. Ну и не входи. А где я сейчас икону найду? Люди же тогда писали, и сейчас люди пишут. Мы их покупаем - не воруем.

Современные книги у Матрёны Серапионовны тоже есть. И вроде бы буквы такие же, и написано то же, и переплетена хорошо. Но всё равно что-то с ней не так — на признают алтайские кержаки такие книги, и бережно хранят клочки бумаги с рукописными страницами. В шкафу у тети Моти лежит полуистлевший листок с молитвой. Молитва написано поверх какого-то бланка. Текст бланка — на дореволюционном русском. «Тятя писал... Он ещё маленько разбирался, я уже не разбираюсь», говорит старушка. В том же шкафу — распадающаяся на странички книга. По виду — того же времени «царствования деда Петра Великого», а то и старше.

- Хорошо хоть так сохранилась. Во время революции их прятали, в землю закапывали. А то и вовсе сжигали... Шибко нас совецка власть не любила...

Революцию восьмидесяти однолетняя Матрена Серапионовна не застала — помнит только по рассказам отца, как приходили и грабили: белые просто так, красные — именем революции. А вот репрессии тридцатых засели в памяти тети Моти крепко. Засели списками ссыльных и репрессированных: дед Осип, 78 лет - расстрелян как враг народа, Татьяна Дорофеевна, 69 лет - расстреляна как враг народа. Официальная причина - антисоветская пропаганда под видом молитв. Других «попрятали» на Колыму, в Нарым, в Соликамск:

- Деду Тиме 10 лет дали, матери его пять лет, Капе, сестренке его - восемь. Ей-то и восемнадцати не было, по что под суд? Ночью приходили, людей забирали, как воришки. Никому не дай бог пережить то, что мы пережили, даже врагу не пожелаю. А всё равно веру свою не бросали. Прятались, хитрили, а сберегли веру. Бывает, букварь читам, а книга добра под партой лежит. Нет никого посторонних - учимся по божественным книгам. А как смотрят, у всех буквари на партах. Или вот как было, ещё когда в Верхнем Околе жили. Там домик был не бог весть какой, в подполе картошка-маркошка. А подвал высокий был - мужчина в рост мог стоять. И вот как-то по весне мама говорит - помой подвал, промети. И той же ночью все стариковцы к нам пришли молиться. Без свету, при свечах молились, пели-то как...

Со временем советская власть ослабила хватку, а Брежнев и вовсе «ослабонил». Но только в девяностые произошло то, о чем староверы мечтали с семнадцатого века: власть о них просто забыла. Не совсем — пенсию приносят, перед выборами агитируют — но отказаться от старообрядчества в наши дни уже никто не требует:

- Вот мне 81 год, а такого времени еще не видела. Чего не жить? Живи да радуйся. А что мало платят, так и работаем-то так же, спехня рукава. Все есть, деньги есть - пойди да купи что надо. Мои родственники возмущаются: вот, говорят, выборы будут, так опять не тех выберут. Я бы могла, так всех бы их лбами переколотила. Не видели они тяжелой жизни.

И современная простая власть, и суровая советская идеально вписываются в простую картину мира Матрены Серапионовны: всякая власть от Бога, она в испытание дана. В мире тёти Моти вообще все на удивление логично. Обмелела Катунь — прямо как в Писании сказано: «Ищите сейчас злато-серебро, а потом будете воду искать и будете давать за воду злато-серебро, но не найдете воду». И то, что грабители, которые крали у старушки старообрядческие иконы непременно умирали молодыми. «Может быть и совпадение, но не может же постоянно так совпадать?» - пожимает плечами старушка.

- Одного я не могу понять — почему все рвутся сюда Беловодье искать. Рерих этот, то ли Константин, то ли Константиныч тоже рвался. Его мой тятя водил на Черную речку и в урочище Кызылта. Чего уж он там нашел, я не знаю, но я тут никакого Беловодья или Красноводья в жизни не видела. Я как-то у тяти спросила, искал он Беловодье. Он ответил, что были еще до революции такие, кто ходил — на Енисей ходили, на Рахмановские ключи. А где они, эти ключи? А сам тятя и не собирался ничего искать. Здесь родился, здесь и пригодился.